Неточные совпадения
Вошел секретарь, с фамильярною почтительностью и некоторым, общим всем секретарям, скромным сознанием своего превосходства пред начальником в
знании дел, подошел с бумагами к Облонскому и
стал, под видом вопроса, объяснять какое-то затруднение. Степан Аркадьич, не дослушав, положил ласково свою руку на рукав секретаря.
Поди ты сладь с человеком! не верит в Бога, а верит, что если почешется переносье, то непременно умрет; пропустит мимо создание поэта, ясное как день, все проникнутое согласием и высокою мудростью простоты, а бросится именно на то, где какой-нибудь удалец напутает, наплетет, изломает, выворотит природу, и ему оно понравится, и он
станет кричать: «Вот оно, вот настоящее
знание тайн сердца!» Всю жизнь не ставит в грош докторов, а кончится тем, что обратится наконец к бабе, которая лечит зашептываньями и заплевками, или, еще лучше, выдумает сам какой-нибудь декохт из невесть какой дряни, которая, бог знает почему, вообразится ему именно средством против его болезни.
Покуривая, он снова
стал читать план и нашел, что — нет, нельзя давать слишком много улик против Безбедова, но необходимо, чтоб он знал какие-то Маринины тайны, этим
знанием и будет оправдано убийство Безбедова как свидетеля, способного указать людей, которым Марина мешала жить.
— Вот вы пишете: «Двух
станов не боец» — я не имею желания быть даже и «случайным гостем» ни одного из них», — позиция совершенно невозможная в наше время! Запись эта противоречит другой, где вы рисуете симпатичнейший образ старика Козлова, восхищаясь его
знанием России, любовью к ней. Любовь, как вера, без дел — мертва!
Покуривая, улыбаясь серыми глазами, Кутузов
стал рассказывать о глупости и хитрости рыб с тем воодушевлением и
знанием, с каким историк Козлов повествовал о нравах и обычаях жителей города. Клим, слушая, путался в неясных, но не враждебных мыслях об этом человеке, а о себе самом думал с досадой, находя, что он себя вел не так, как следовало бы, все время точно качался на качели.
Стали носиться зловещие слухи о необходимости не только
знания грамоты, но и других, до тех пор не слыханных в том быту наук. Между титулярным советником и коллежским асессором разверзалась бездна, мостом через которую служил какой-то диплом.
«Когда же жить? — спрашивал он опять самого себя. — Когда же, наконец, пускать в оборот этот капитал
знаний, из которых большая часть еще ни на что не понадобится в жизни? Политическая экономия, например, алгебра, геометрия — что я
стану с ними делать в Обломовке?»
Ей по плечу современные понятия, пробивающиеся в общественное сознание; очевидно, она черпнула где-то других идей, даже
знаний, и
стала неизмеримо выше круга, где жила. Как ни старалась она таиться, но по временам проговаривалась каким-нибудь, нечаянно брошенным словом, именем авторитета в той или другой сфере
знания.
Но у Веры нет этой бессознательности: в ней проглядывает и проговаривается если не опыт (и конечно, не опыт: он был убежден в этом), если не
знание, то явное предчувствие опыта и
знания, и она — не неведением, а гордостью отразила его нескромный взгляд и желание нравиться ей.
Стало быть, она уже знает, что значит страстный взгляд, влечение к красоте, к чему это ведет и когда и почему поклонение может быть оскорбительно.
Он
стал весел, развязен и раза два гулял с Верой, как с посторонней, милой, умной собеседницей, и сыпал перед ней, без умысла и желания добиваться чего-нибудь, весь свой запас мыслей,
знаний, анекдотов, бурно играл фантазией, разливался в шутках или в задумчивых догадках развивал свое миросозерцание, — словом, жил тихою, но приятною жизнью, ничего не требуя, ничего ей не навязывая.
Кончилось тем, что всех даже мальчиков
стало наконец интересовать: кто ж именно основал Трою, но Красоткин своего секрета не открывал, и слава
знания оставалась за ним незыблемо.
— Алексей Петрович, — сказала Вера Павловна, бывши однажды у Мерцаловых, — у меня есть к вам просьба. Наташа уж на моей стороне. Моя мастерская
становится лицеем всевозможных
знаний. Будьте одним из профессоров.
Когда с Веры Павловны была снята обязанность читать вслух, Вера Павловна, уже и прежде заменявшая иногда чтение рассказами,
стала рассказывать чаще и больше; потом рассказы обратились во что-то похожее на легкие курсы разных
знаний.
По мере того как мы из учеников переходим к действительному
знанию, стропилы и подмостки
становятся противны — мы ищем простоты.
Под философским призванием я понимал совсем не то, что я специализируюсь на какой-то дисциплине
знания, напишу диссертацию,
стану профессором.
Напрасно она
стала уменьшать порции этих полезных
знаний до полустраницы, одной четверти, пяти строк, одной строки…
Я теперь в новой крайности — это идея социализма, которая
стала для меня идеей новой, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и
знания.
Отделение мышления от бытия,
знания от мира
стало предпосылкой всякой философии; в этом отделении философы видят всю гордость философской рефлексии, все свое преимущество — перед мышлением наивным.
Не превращается ли свободная вера в принудительное
знание, когда истина Христова
становится авторитетом, материально воспринимаемым и не требующим подвига избрания?
Ценность
знания в том и заключается, что в нем бытие
становится более истинным.
«Поверив» в этот мир, мы
стали «знать» его; от силы веры нашей в этот мир
знание наше этого мира
стало обязательным и твердым.
Без посвящения в религиозные тайны и без приобщения к религиозным таинствам нет питания;
знание становится худосочным и отвлеченным, порывает с живым бытием.
Почему только часть бытия, и, по-видимому, не самая существенная,
становится имманентной
знанию, а целые огромные области бытия остаются трансцендентными?
Теперь отрицание веры и исключительное утверждение
знания становится анахронизмом.
Отщепленной от народного целого интеллигенции всего мира поверилось, что она окончательно вступила в третий фазис развития, окончательно освободилась от пережитков прошлого, что
знанием для нее исчерпывается восприятие мира и сознательное отношение к миру, что все человечество тогда лишь
станет на высоту самосознания, когда вырвет из своей души семя веры и отдастся гордому, самодержавному, всесильному
знанию.
Я, по счастию моему, знаком
стал в доме одного из губернских членов, в Новегороде, имел случай приобрести в оном малое
знание во французском и немецком языках и пользовался книгами хозяина того дома.
Это была дама, лет сорока пяти (
стало быть, весьма молодая жена для такого старого старичка, как ее муж), бывшая красавица, любившая и теперь, по мании, свойственной многим сорокапятилетним дамам, одеваться слишком уже пышно; ума была небольшого, а
знания литературы весьма сомнительного.
— Да кто вы? Кто это вы? Много ли вас — то? Вас и пугать не
станут, — сами попрячетесь, как мыши. Силачи какие! Вы посмотрите, ведь на это не надо ни воли, ни
знаний, ни смелости; на это даже, я думаю, Белоярцев, и тот пойдет.
Голос его изменился, лицо
стало серьезнее. Он начал спрашивать ее, как она думает пронести на фабрику книжки, а мать удивлялась его тонкому
знанию разных мелочей.
В лавке
становилось все труднее, я прочитал все церковные книги, меня уже не увлекали более споры и беседы начетчиков, — говорили они всё об одном и том же. Только Петр Васильев по-прежнему привлекал меня своим
знанием темной человеческой жизни, своим умением говорить интересно и пылко. Иногда мне думалось, что вот таков же ходил по земле пророк Елисей, одинокий и мстительный.
Надеясь, что мне будет легче, если я уеду из Гель-Гью, я сел вечером в шестичасовой поезд, так и не увидев более Кука, который, как
стало известно впоследствии из газет, был застрелен при нападении на дом Граса Парана. Его двойственность, его мрачный сарказм и смерть за статую Фрези Грант — за некий свой, тщательно охраняемый угол души, — долго волновали меня, как пример малого
знания нашего о людях.
— Этот человек — социалист, редактор местной рабочей газетки, он сам — рабочий, маляр. Одна из тех натур, у которых
знание становится верой, а вера еще более разжигает жажду
знания. Ярый и умный антиклерикал, — видишь, какими глазами смотрят черные священники в спину ему!
Вообще — мелкий производитель, лишенный технических
знаний и капитала, —
стало быть, поставленный в невозможность улучшать свое производство сообразно развитию техники, — такой производитель — несчастие страны, паразит ее торговли…
Скромнейшим образом возился он с листочками да корешочками, и никому решительно не была известна мера его обширных
знаний естественных наук; но когда Орсини бросил свои бомбы под карету Наполеона III, а во всех кружках затолковали об этих ужасных бомбах и недоумевали, что это за состав был в этих бомбах, Кирилл Александрович один раз вызвал потихоньку в сад свою сестру,
стал с ней под окном каменного грота, показал крошечную, черненькую грушку, величиною в маленький женский наперсток и, загнув руку, бросил этот шарик на пол грота.
Видаясь с ним и прочитывая книги, какие он давал мне, я
стал мало-помалу чувствовать потребность в
знаниях, которые одухотворяли бы мой невеселый труд.
Беркутов. Положим, что между ними есть люди и неглупые, но ведь у вас только могут они занять опытность,
знание жизни народной и нужд здешнего края. Нет, если б я
стал служить здесь…
Я хотел сказать, что все эти нападения на системы, на общие рассуждения и т. д. потому особенно огорчительны, что вместе с системами люди отрицают вообще
знание, науку и веру в нее,
стало быть и веру в самих себя, в свои силы.
Ведь у меня нет ничего; нет ума, нет
знания жизни, теперь даже нет к средств, у меня только одна чистота, непорочность; зачем же я ее грязнить
стану?
Теперь, в продолжении нашей
статьи, мы увидим, что и после знакомства с Лефортом, после низвержения Софии Петр не вдруг принялся за преобразования, а задумывал их постепенно, шаг за шагом, по мере приобретения новых
знаний и расширения собственного круга зрения.
Некогда оно принадлежало так называемому «хозяину», и вдобавок еще инженеру,
стало быть, человеку, не лишенному хотя некоторых прикладных
знаний.
Итак, трудись теперь, профессор мой почтенный,
Копти над книгами, и день и ночь согбенный!
Пролей на
знания людские новый свет,
Пиши творения высокие, поэт, —
И жди, чтоб мелочей какой-нибудь издатель,
Любимцев публики бессовестный ласкатель.
Который разуметь язык недавно
стал,
Пером завистливым тебя везде марал…
Конечно, для него довольно и презренья!..
Холодность публики — вот камень преткновенья,
Вот бич учености, талантов и трудов!
и проч.
Ею фантастическое упоение образного вéдения
становится, по выражению Аристотеля, трезвым
знанием.
О принадлежности этих
статей княгине Дашковой свидетельствует сколько видное в них
знание английской литературы и жизни, весьма мало тогда у нас распространенное, столько же и уменье владеть языком, и в стихах и в прозе, — уменье, которым, как увидим, также отличалась княгиня Дашкова.
То же самое отвращение к Западу ясно выражается, например, и в оглавлении следующей
статьи, в которой г. Жеребцов излагает общий взгляд на историю распространения
знаний в России. Вот какие моменты определяет он (том II, стр. 530...
В настоящем случае мы находим, что он уж слишком увлекся мыслью о практической приложимости
знаний, — опасаясь, вероятно, того, чтобы при большем развитии просвещения каждый не
стал рассуждать больше, чем сколько ему дозволяет его звание и состояние.
Таким образом,
знание становится в их руках орудием их личных стремлений; истина признается там только, где она удовлетворяет их вкусу, согласна с их выгодами.
Так, по выходе в офицеры, он задался целью наивозможнейшего совершенства в
знании службы и очень скоро
стал образцовым офицером, хотя и опять с тем недостатком неудержимой вспыльчивости, которая и на службе вовлекла его в дурные и вредные для успеха поступки.
Венеровский. Да-с, Любовь Ивановна, моя женка миленькая. Другим
знание всего того, что я вам сообщил, дается трудом и борьбой и глубоким изучением, и то редкие, сильные характеры усвоивают себе это учение так полно и ясно, как я его понимаю, а вам, моя миленькая счастливица, все это дается легко. Только слушать, воспринимать, и вы сразу
станете на ту высоту, на которой должен стоять человек нового времени. Да бросимте словопрения! Мы теперь одни несвободны. (Садится ближе.)Что ж вы не пьете, моя касатынька?
Тогда пальма принялась расти. И прежде посетители оранжереи удивлялись ее огромному росту, а она
становилась с каждым месяцем выше и выше. Директор ботанического сада приписывал такой быстрый рост хорошему уходу и гордился
знанием, с каким он устроил оранжерею и вел свое дело.
Потом она
стала расспрашивать, бережет ли Вася свое здоровье, изъявила некоторые опасения насчет особенной пылкости его характера, насчет несовершенного
знания людей и практической жизни, сказала, что она религиозно будет со временем наблюдать за ним, хранить и лелеять судьбу его и что она надеется, наконец, что Аркадий Иванович не только их не оставит, но даже жить будет с ними вместе.